Ритуалист. Том 2  - Павел Корнев

– Это многое объясняет, – признал он и задумался, потом сполоснул лицо водой. – Непонятно только, откуда взялись обломки камыша под курткой брата Стеффена. Такое впечатление, что его волокли по земле.

Мне откровенно не понравилось направление, которое принимала беседа, но после недолгих колебаний я решил до поры до времени на этом внимание не заострять. Тем более, что даже не пришлось ничего выдумывать.

– Так я и тащил его. По плоту. Тот был засыпан обломками сухого камыша, листьями и грязью. Всю зиму под открытым небом простоял как-никак.

– Ах вот оно что! – понимающе протянул старик. – А ваша шея? Вас связывали? Неужели попали в плен к одержимым?

Я развернулся всем корпусом, оперся на локоть и уставился на собеседника.

– Брат Бруно, вы меня в чем-то подозреваете?

– Что вы! Что вы! – округлил глаза въедливый старикан в несомненно притворном изумлении. – И в мыслях такого не было. Но гибель ловчего – это событие чрезвычайное, мы должны быть уверены, что достойно ответим на все вопросы гроссмейстера.

– Нет, одержимые меня не захватили. Пытались, но сумел отбиться. Живот – их работа. Все остальные… повреждения получены позднее и к делу отношения не имеют. – Я покачал головой. – При всем уважении, брат Бруно, но ордена не касается, каким образом я получаю удовольствие в постели. Мне надо было расслабиться после случившегося, и я расслабился. Это все.

Смутить дознавателя не удалось. Он несколько раз с невозмутимым видом кивнул и выбрался из ванны. Невесть откуда взявшийся рядом брат без промедления накинул на худые стариковские плечи простыню.

– Если возникнут вопросы, надеюсь, вы не откажетесь уделить нам время?

– Ни в коем случае, брат Бурно. Ни в коем случае.

Дознаватель ушел, но даже после этого я не дал волю эмоциям. Какое-то время еще лежал в теплой воде, затем встал и смазал бальзамом размякшие ссадины, а после прямо на мокрое тело натянул рубаху и отправился на поиски цирюльника. Настроение испортилось безвозвратно.

1

Хозяин принести дров не позабыл и полученный фердинг отработал сполна, сложив в углу комнаты небольшую поленницу. По возвращении я первым делом растопил камин, но за ночь мансарда изрядно выстыла, и поутру теплое шерстяное одеяло пришлось как нельзя кстати; без него бы точно продрог.

Выбираться из постели никоим образом не хотелось, но дел на первую половину дня набралось преизрядное количество; пришлось умываться холодной водой, ежиться и спешно одеваться.

Целебный бальзам подействовал на ссадины наилучшим образом, они заметно подсохли и болели куда меньше прежнего. Я вновь обработал раны, стараясь не перепачкать при этом манжеты сорочки, затем отпер сундук. И дальше хранить у себя мушкет брата Гила было чересчур опрометчиво. Вещица эта редкая и приметная, а обвинение в воровстве чревато серьезными неприятностями даже для магистра Вселенской комиссии. Особенно если дело происходит за пределами империи, а владелец… утраченного имущества пользуется в этих краях немалым влиянием.

Вчера беседа с братом Бруно не понравилась мне до чрезвычайности, но по здравом размышлении я решил ей большого значения не придавать. Ни одна из подмеченных дознавателем нестыковок сама по себе ничего не значила, каждой из них имелось множество вполне разумных объяснений. Ни свидетельских показаний, ни прямых улик против меня не было, а странности…

На столь хлипком фундаменте не сумеет выстроить дело даже Кабинет бдительности, если вдруг события начнут развиваться по самому скверному для меня сценарию. Опасаться совершенно нечего!

Только вот мушкет… Я с обреченным вздохом повесил чехол со штуцером на плечо, накинул сверху плащ, взял шляпу и покинул доходный дом через черный ход. Если за вчерашними расспросами брата Бруно все же скрывается нечто большее, нежели стремление прояснить озвученные странности, за мной вполне могли установить наблюдение. И пусть ничем противозаконным я заниматься сейчас не собирался, но и афишировать свои знакомства не хотел.

Внимательно оглядевшись, я выскользнул из переулка и сразу юркнул в соседний проходной двор. Оттуда свернул в темный проход меж домами, где отчаянно воняло застарелой мочой, и уже через минуту очутился на соседней улице, которая вскоре и привела меня на уже знакомую набережную Ливы.

У реки, несмотря на ранний час, оказалось многолюдно. Ехали телеги и кареты, шумными компаниями шествовали школяры, спешили по своим делам не слишком-то приветливые обыватели. Тут же под пронзительный свист, крики и улюлюканье кого-то всем миром били; среди взбудораженной толпы мелькали зеленые мундиры квартальных надзирателей, но воспрепятствовать расправе стражи порядка при всем своем отнюдь не показном усердии не могли.

Дождавшись просвета в потоке телег, карет и верховых, я перебежал через дорогу и вышел на высокий берег Ливы. Как и в других городах с многовековой историей, уровень мостовых здесь беспрестанно повышался: сначала на улицы вываливали мусор, а после засыпали его грунтом и щебнем. Первые этажи домов постепенно скрывались под землей, а после многочисленных пожаров здания отстраивались заново уже на новом уровне.

Река лениво текла внизу, от набережной к ней спускались каменные лестницы. В темную воду далеко выдавались причалы, а на невысокой волне покачивались лодки и рыбацкие ялики, шли вниз по течению баржи. Другой берег реки был существенно ниже; судя по белесым разводам на камнях и стенах, в наводнения его нередко подтапливало. Дома в Нистадде казались неказистыми и неухоженными, у большинства из них каменными были только первые этажи. Вдоль Ливы там тянулись многочисленные мастерские, красильни и склады, небо затягивали клубы валившего из труб дыма, а на воде колыхался мусор. Особенно много отбросов скопилось у заросшей камышом отмели на изгибе реки.

Вдоволь налюбовавшись этим не слишком-то и живописным видом, я зашагал по набережной и вскоре вышел к мосту, по краям которого толпилось просто бессчетное количество нищих. Все они, как один, дергали за рукава и полы плащей прохожих, возниц и пассажиров повозок, совали им в лица воспаленные культи и орущих младенцев, выставляли напоказ гнойные язвы и жутчайшие увечья, а уж с костылями был и вовсе каждый второй.

Шум, гвалт, нескончаемый визг. Соловьиным мост был назван с изрядной долей иронии; от пронзительных криков у меня едва не закладывало уши.

Среди попрошаек крутились верткие мальчишки-карманники, и я взял в правую руку волшебную палочку, которой и без всякой магии мог приложить зарвавшегося воришку. Но не пришлось – вокруг меня моментально образовалось свободное пространство; я разом перестал существовать и для нищих, и для малолетних прохиндеев.

Каменой брусчатки в Нистадде не было вовсе, лишь вдоль берега тянулась деревянная мостовая, а дальше в грязь были набросаны доски, по которым и пробирались местные обитатели. Мало кто шагал напрямик по зловонным лужам; через иные из них едва-едва проезжали телеги.